Врач молодежки поделился атмосферными снимками с МЧМ-2021: безлюдная арена, кордоны тестирования и свет в пустых офисах

Интервью о фотографии и хоккейных травмах.

Сегодня у нас необычный разговор, произошедший на стыке спорта и фотожурналистики. Его герой – Валерий Егоров, врач молодежной сборной России. Валерий много лет работает в хоккейных сборных России разных возрастов и этот новый год встретил в Эдмонтоне, на молодежном чемпионате мира-2021.

Он всерьез увлекается фотографией, в каждую командировку берет с собой свой «Хассельблад» – и привозит потрясающие снимки. Егоров показал нам и прокомментировал работы, сделанные как раз в Эдмонтоне-2021: они помогут вам понять, какая атмосфера окружала команды на последнем МЧМ. 

Кроме фотоснимков, в этом интервью – классные истории спортивного врача:

• Правда ли, что хоккеисты регулярно играют с переломами?

• Какую жесть приходится наблюдать врачу хоккейных команд?

• Как за последние 10 лет поменялось отношение игроков к своему здоровью?

Получился уютный разговор об увлечении и ремесле. Начинаем со снимков.

– Это черно-белая пленка – к сожалению, здесь пришлось использовать 3200-ю Ilford (фотопленка), потому что недостаточно света. Техника? В эту поездку брал «Хассельблад SWC», с широкоугольным объективом. Несъемный, дальномерный аппарат. Я собственно, на «Хассельблад» и снимаю.

– Два раза в день мы должны были отмечаться в специальном приложении и подходить к таким аппаратам, которые измеряют температуру, считывают QR-код c телефона и выдают так называемый «зеленый билет» на проход из гостиницы на арену – и на нахождение на арене. Если его нет, ты не можешь выйти за территорию отеля.

Я называю это фото «Город будущего». Потому что с точки зрения слежки за людьми и наблюдения за их здоровьем, перемещениями – это как город в городе. Без QR-кода ты не можешь перемещаться, ничего не можешь сделать. Вот такие аппараты стояли в гостинице, на арене – в общем везде, где были игроки. 

И это первые снимки о том, как происходил, грубо говоря, контроль.

На этом снимке – переход людей из отеля. Куда бы ты ни шел, как бы ни добирался – на машине или на автобусе – ты должен был показать QR-код охраннику. И он тебя выпускает. Видите, все наглядно. Это представитель чьей-то делегации – вроде бы американской. Все были в одинаковых условиях и соблюдали такие требования.

Дальше – переход из гостиницы на арену даже в автобусе: абсолютно все были в масках. Без маски можно было находиться только в номере, а игрокам – еще и на площадке. Во всех остальных местах надо быть в масках. Про перчатки в протоколе не было ни слова – в них был только персонал, который стоит на скамейке во время игры.

И вот видно, что игроки входят в раздевалку в масках. Они всюду находились в таком виде. Один игрок заметил, что хочет как можно больше находиться на площадке, потому что там – свобода от маски.

И еще фотография. Я назвал ее так: «Вход в чистый город». На Rogers Place был установлен кордон, к которому каждый день нужно было подходить и сдавать мазки. Игроки и вообще кто угодно, кто переболел ковидом с 13 сентября по начало чемпионата мира, были освобождены от мазков, а все остальные – сдавали ежедневно.

В итоге они сделали точно больше 8000 тестов за время чемпионата. И каждый день была такая обязанность: прийти и сдать тест. Тем, у кого была ранняя тренировка, допускалась сдача теста после нее.

Вот одна из моих любимых фотографий – приглашение на мазок, в чистый город. Работники были достаточно доброжелательны, прекрасно все понимали и не особо мучили.

И еще к нашим аккредитациям на двусторонний скотч был прикреплен чип. Надо было везде находиться с аккредитацией. Чтобы, во-первых, отследить, не собирается ли в комнатах игроков много народу. Пришло три человека – уже могут быть какие-то нарушения; поэтому в номерах были по одному.  

Второй момент – если вдруг у кого-то из игроков выявили бы положительный тест, то слежение за расположением чипа в пространстве помогло бы выявить контактную группу, тех, кто контактировал с этим игроком. Но так как положительных тестов не было, мы с этим не столкнулись.

И естественно, что удивляло и было очень непривычно – это пустой-пустой дворец. Только игроки и персонал. Обычно в этих местах – это центральный вход – народ толпится, ходит, покупает еду, идет движуха. А тут никого – просто пустота, как в пустом аэропорту.  

Когда выходишь на скамейку и на все это смотришь – начинаешь думать, что очень необычно. Именно необычно. Но все были в одинаковых условиях.

Вот, например, лестница пустынная – 1-2 человека спускаются. Такая пустота была везде.

Вот эти две фотографии показывают, что сам Эдмонтон мы могли наблюдать или из гостиницы, или по телевизору – так же, как другие матчи МЧМ. 

Меня еще, конечно, поразило вот что – может быть, об этом никто не думал. Окна в домах горят – то есть там зажжен свет. Но при этом там был практически полный локдаун. Машины ездили, народ ходил по улицам – совсем немного. В офисах никто не работал. Но – свет горит. 

И если бы выключили весь свет, который не нужен – город просто погрузился бы во тьму. Было бы очень мрачно и, получается, что за счет света мы просто поддерживаем видимость активной жизни в городе. 

Естественно, эти фотографии сделаны во время товарищеского матча, на самом чемпионате я со скамейки не фотографировал, а работал.

– Откуда у вас такое красивое увлечение?

– Как только я стал работать в хоккее, с 2002 года, всегда с собой в поездки брал фотоаппарат. Хоккей снимал не очень часто, потому что во время игры занят другим делом. А снимал пейзажи, что происходит вокруг. Потом стал делать портреты. 

В детстве у меня никогда не было нормального фотоаппарата. Но мне кажется, есть такой важный культурный код – я из Петербурга, и мне хотелось, чтобы это увлечение было красивым. В свое время я купил «Зенит», потом «Киев-88» – это был аналог «Хассельблада». А лет шесть назад купил «хассель» и с ним хожу. 

– Пленку вы сами проявляете?

– Да. Когда проявляешь сам, можешь за результат отвечать – или надо отдавать и ждать результата. Мне проще проявить самому. С проявкой цветной пленки и слайда я никогда не заморачивался. А черно-белые фотографии печатаю в лаборатории знакомого печатника.  

– А дальше с ними что происходит?

– У меня есть одна фотокнига, серия снимков церквей Канады. И она снята пинхолом, то есть совсем без камеры (пинхол – простая конструкция с маленьким отверстием вместо объектива). Это коробочка от конфет, которую весной 2016-го в чешском городе Годонин дали лучшему игроку матча нашей сборной – Даниле Квартальнову. Он съел конфеты, а я у него забрал эту коробочку. Потом вставил туда пленку, просверлил маленькое отверстие. И с осени я фотографировал этой коробочкой. 

И у меня есть целая серия снимков по всем городам Канады, по которым мы ездили на суперсерию в течение двух лет – в 2016-м и 2017-м.

Это Ниагарский водопад и церковь в городе Кингстон, где мы готовились с 1997 годом к чемпионату мира. 

– Удивительно, что профессионально вы занимаетесь не фотографией, а работаете вообще в другой сфере.

– Я лет с 15 хотел быть врачом, поэтому пошел в спортивную медицину. Фотография пришла чуть позже – и сворачивать было нельзя. 

С другой стороны, я сейчас начал контактировать с людьми, чтобы публиковаться. И вот после МЧМ-2021 ездил в Ингушетию, снимал целый фотопроект – сейчас будут публиковать.  

– Расскажите о подвигах в исполнении игроков молодежки на МЧМ-2021, которые у нас, его зрителей, просто не было возможности узнать и увидеть.

– Ну о травмах не рассказывают – даже в НХЛ говорят «травма нижней части тела» и все, никто подробностей не раскрывает. Это нельзя, хотя бы потому, что есть тайна врача и пациента. Если я сейчас начну рассказывать, что кто-то играл с переломом пальцев или ребер – это никак не будет красить ни меня, как врача, ни этого игрока. 

К игроку будет другое отношение, а про меня скажут – не должен был его допускать. Ну как со сломанной ногой игрок может выходить на лед? Поэтому когда [я слышу] заявления некоторых врачей из КХЛ, что «у нас команда доигрывала в плей-офф на уколах, и были люди со сломанными пальцами, и мы с ними договорились не делать рентген» – [я понимаю, что] в сборной такое недопустимо.  

Нет такого, что мы освобождаем при малейшей травме, нет. Но мы смотрим на состояние игрока. Могу сказать по опыту: перелом – и хоккеист не сможет играть. Даже если минимальный – он будет играть не на 100 процентов. И лучше заменить этого игрока здоровым, который принесет пользу. Так обычно и происходит. 

Самое ценное – это здоровье игрока. И если вы смотрите футбол – там не играют с травмой. Если травма – реабилитация 6 месяцев. Не три месяца – шесть: как сказали реабилитологи, так он и будет восстанавливаться.

Этот подход – «А давайте с переломом сыграем!» – может исходить от игрока, но в современном спорте его не поставят, потому что он не сможет играть на 100 процентов. 

Иногда бывает, игрок не жалуется – и тогда, конечно, травма пропускается. Не ошибается тот, кто ничего не делает. 

Но в сборной самое главное – здоровье игрока. И для меня, как для врача, здоровье игрока на первом месте, потому что спорт – это лишь часть жизни.

– Тогда спрошу общее. Были ли за два самых свежих МЧМ случаи, когда игроки получали повреждения, которые вас всерьез беспокоили? 

– Нет, за эти два чемпионата такого не было. Но после прошлого МЧМ Егор Замула в интервью рассказал, что у него есть заболевание, которое у него с детства – и что ему надо оперироваться.  

Он, во-первых, не поставил в известность врачей сборной, вообще никого из нас не известил об этом. Все было втайне в Канаде, куда он после МЧМ и уехал. 

Не жалуется? Не жалуется. У него ничего не болит. Он играет. МЧМ он отыграл от и до, без всяких уколов. Его никто не принуждал и никак, по сути, не лечил. Но у него было врожденное заболевание, которое надо было оперировать после чемпионата. Ему в Канаде так и сказали: хочешь в августе прооперируешься, хочешь – после чемпионата.  

И он самостоятельно, с агентами или с родителями выбрал, что операция будет после чемпионата. Вот такие ситуации бывают. Но чтобы в сборной получил травму игрок, и мы за него переживали – нет, такого не было.

– Самая удивительная травма, которую вы видели в хоккее.

– Вот вам не удивительная травма, но достаточно редкая. Я работал с детьми лет двенадцати. И один игрок пошел в стык и выставил колено. Он нарушил правила – и врезался коленом. Ну и дальше упал.

Я выбежал: перелом бедра. Ему дали удаление – и еще у него перелом. Конечно, на носилки, в больницу, прооперировали, в принципе все срослось, была правильная реабилитация, и он в дальнейшем играл.  

Кучеров как-то на ЮЧМ-2011 приехал со смены – у него палец в другую сторону. Вывернули на игре. Поставили палец на место, зафиксировали, и он говорит – все, я могу играть. И играл весь турнир – и побил рекорд Овечкина. 

Однажды игрок в моей команде упал, ударился о пятку игрока, который был перед ним. И четыре верхних зуба у него просто сложились на верхнее небо. 

А нам надо ехать в этот же день домой. И мы с Александром Юричем Бородиным, вдвоем, в раздевалке [делали операцию]: он держал зубы, а я шинировал, чтобы просто сохранить их игроку. Потом приехали в Петербург, он пошел в стоматологию, и там ему все сделали, но один зуб все равно выпал. 

– А что значит «шинировал»? 

– Специальной проволокой каждый зуб надо было вокруг обойти – и потом с другой стороны. 

– Кошмар. Читаю вашу цитату: «Работая в команде, почти не получается лечить спортсменов». Расшифруйте, пожалуйста.

– Да, речь идет о клубе – и вот о чем именно. Даже если в команде два врача, ты оказываешь, естественно, первую помощь, постоянно работаешь на скамейке, в раздевалке – и, конечно, ты лечишь. Но у тебя не хватает на это времени, потому что для восстановления игрока иногда нужны три недели. При этом на льду он нужен через две недели. 

Или – ему нужно три недели, а у тебя через пять дней выезд, три города. И ты едешь с командой. Ты не остаешься с игроком, ты его не лечишь. 

Поэтому ты или переправляешь игрока в реабилитационный центр, где им занимаются. Или пытаешься лечить его в команде, не освобождая от нагрузок полностью. Что все равно приводит к неполному излечению. 

Врач в команде – как врач-координатор. У него есть большая записная книжка с разными профильными специалистами, и его задача определить, что за травма у игрока, и направить его к специалисту, чтобы тот поставил диагноз или вылечил.

В некоторых командах это понимают и создают реабилитационный центр, чтобы игрок всегда был под наблюдением клубного врача. Это гораздо лучше, чем отправлять игрока неизвестно к какому специалисту. Поэтому в современных командах достаточно большой штат медицинских специалистов, выполняющих более специализированную работу. 

– Вы много работали с игроками сборных разного возраста: кто на вашей памяти отличался самым внимательным отношением к своему здоровью?

– Надо сказать, что чем старше игрок, тем более ответственно он следит за своим здоровьем. И тем более тщательно проводит и разминку, и восстановительные мероприятия. То есть в юниорских сборных такого отношения к своему здоровью нет, как есть в молодежке. А в национальной сборной – все еще более тщательно.

Меня больше всего удивило, как однажды перед игрой разминался Семен Варламов. Я был с ними на Евротуре – а у него в свое время был поврежден голеностоп. И меня удивило, как он с резинками, отдельно от всех, очень долго разминает свой голеностопный сустав. Он уделял этому огромное внимание.

Но это было давно – сейчас в молодежке более тщательно следят за своим здоровьем, чем десять лет назад. Это нормальная ситуация – наконец-то игрокам прививают это с детства. Поэтому сейчас я уже смотрю на такую разминку как на обыденность. А вот восемь лет назад ситуация с Семеном меня прям удивила. 

Сейчас игроки уже знают свои слабые места, знают, чему нужно уделить внимание. Они понимают, что если не разомнутся до тренировки или игры, то могут получить травму. Они знают, что если у них есть какая-то травма или беспокойство, то лучше подойти к врачу или массажисту и решить это сейчас, чем ждать ухудшения или обострения ситуации. 

Второй момент – есть определенные вещи, способности и физические качества в организме, которые нельзя развить, [когда тебе] уже 16 лет. Это не просто ловкость или быстрота. Нет, как раз быстроту мы можем развить за счет развития силы. А я говорю про внутренний баланс и чувство своего тела.

Вот этим надо заниматься с детства. Есть прыжки на скакалке, определенные упражнения. Я очень часто сталкиваюсь с тем, что игрок взрослый, когда у него что-то болит, не понимает что именно – его приходится перестраивать, объяснять строение его тела и находить очень глубоко какие-то мышцы, которые неправильно работают. Из-за которых неправильно работает весь организм. 

– Видимо, примерно об этом другая ваша цитата: «Я пытаюсь объяснить спортсменам и тренерам, что важнее движение, а не мышцы». А объясните мне?

– Мы перемещаемся в пространстве за счет мышц, но гораздо важнее правильная организация движения. В одной из книг по спортивной биомеханике есть притча о том, как обезьяна обогнала всех животных – за счет того, что она была ловкой и перемещалась по деревьям, по кратчайшему расстоянию. 

Независимо от того, что другие животные были сильнее, они не могли ее обогнать – потому что она была ловкой и умной. 

Есть хороший пример – не в хоккее, а в прыжках в высоту. Можно прыгнуть за счет мышц, а можно – за счет правильной биомеханики тела. И где-то в интернете есть ролик про биомеханику: Хольм – шведский прыгун в высоту. Он был одним из самых невысоких прыгунов за всю историю. А прыгал выше 2,40 метра.

И вот на видео взяли палку с резиновым наконечником и бросили под определенным углом к планке, которую должен преодолевать прыгун. Она, ударившись концом, отскочила и преодолела эту планку – за счет инерции, за счет пружинения и так далее.

Дальше видео с прыжком Хольма наложили на видео с этой палкой – и оказалось, что спортсмен своей ногой оказывает то же самое воздействие на ту же самую точку, под тем же самым углом. То есть он прыгает не только за счет того, что у него мышцы, что он разогнался, амортизировал, а за счет того, что у него правильная биомеханика. Ему остается только настроить свое тело так, чтобы преодолеть планку.

Поэтому, тренируя сына или дочку, я уделяю внимание именно постуральному балансу, постуральным мышцам и правильности движения. Не узкоспециализированного хоккейного движения, а именно правильности движения тела в пространстве.

– Постуральные мышцы – это какие?

– Это глубокие мышцы спины, очень глубокие мышцы ног, которые отвечают за прямохождение, прямостояние.

– К чему приводит непонимание этой вашей мысли со стороны тренеров?

– Оно приводит к тому, что иногда игрок останавливается в своем развитии. Иногда приводит к тому, что игрок пытается за счет силы мышц преодолеть какое-то движение, хотя надо именно двигаться правильно – предел развития мышц существует. 

И третье – это, естественно, травмы. 

– Про постуральный баланс вы еще пишите, что у простых людей его нарушение приводит к болям в спине, гипертонусу мышц ног, судорогам. Что делать не спортсмену, чтобы, например, не болела спина?

– Как говорил кто-то из древних: движение – это жизнь. Движение – это основа. Если мы лежим на диване или сидим за компьютером, надеяться, что это бесследно пройдет для организма – глупо.  

Поэтому надо находить тот режим движения, ту активность, которая позволяет поддерживать тело хотя бы в балансе. Для кого-то это прогулка, для кого-то – фитнес-центр, для кого-то – плавание. Каждый находит ту активность, которая для него приятнее, для него адаптирована, и он видит, что эта нагрузка помогает поддерживать тело в нормальном состоянии.

– Видел у вас в инстаграме жуткую травму. Это хоккеист? 

– Такое в хоккее тоже часто случается, но это нога не хоккеиста. Это гематома в области голеностопного сустава. И, соответственно, сделан кинезиотейп.

Там, где лежит кинезиотейп, гематома уходит. За счет того, что он поднимает кожу в том месте, где лежит, получается микроциркуляция, лимфатический отток – и гематома уходит. Такое часто и в хоккее мы используем – там, где ушибы, постоянно кладем. И даже когда травма лица, синяк – кладется кинезиотейп, и реально быстро уходит гематома.

– Там же увидел удивительную штуку – гематомы и поломанные уши у борцов вы лечите пиявками. Как это работает?

– Это правда помогает – по-моему, на этом фото пиявки даже на моей ноге. Суть в том, что пиявка не просто высасывает немного крови. Она впрыскивает вещества, основное из них – гирудоид. Оно препятствует свертываемости крови и отложению фибринов. 

Что такое «борцовские уши»? Когда происходит перелом хряща, накапливается кровь, которую из уха не удаляют, потому что разрез – это дополнительная травматизация кожи: будет рубец. Пиявка удаляет из уха часть крови. Другая часть будет вытекать, потому что место прикрепления пиявки в течение 12-20 часов еще кровит. И ухо становится более-менее нормальным. 

Это не лечит перелом хряща, но если он без смещения и если ухо расположить правильно, то не 100 процентов, но в какой-то степени мы можем облегчить и боль, и страдания, и дальнейшие последствия.

Пиявок можно прикладывать на любое место, где есть гематомы, где есть отек. Тот же самый гирудоид обладает обезболивающим эффектом. Когда я работал в хоккейной команде, я помню, прикладывал пиявок даже на повреждение ключично-акромиального сочленения, и отек проходил за день, за два. Это не лечит – мы просто убираем отек.

Назаров обвинил Панарина в том, что он избил девушку 10 лет назад. История мутная – нет доказательств и не совпадает по датам

Молодежка-2021 – наша боль: остались без медалей, проиграли Канаде. Ларионов и новый стиль не помогли

Ларионов – хранитель традиций. Стиль, который он принес в молодежку – точка отсчета для развития нашего хоккея

Фото: Валерий Егоров; РИА Новости/Григорий Соколов, Крис Бэрри; Gettyimages.ru/Richard Wolowicz, Stu Forster