Форвард "Локомотива" Максим Зюзякин: Перед вылетом звонил Урычеву

Он, наверное, должен считаться счастливчиком. 20‑летний Максим Зюзякин должен был лететь в Минск, но не полетел. И был слегка разочарован – пропускал первый матч сезона в КХЛ. Сейчас его мама благодарит Бога и Петра Воробьева за то, что ее сын остался во второй команде и выжил. Когда-нибудь Максим это осознает. А пока он твердит в ответ на все вопросы: «Я потерял свою вторую семью»…
В «Локомотиве» у Максима было много друзей. Но главный – Юра Урычев. Ему он звонил, когда команда уже ехала в аэропорт. Они весело трепались на дорожку… Еще не зная, что больше поговорить им уже не суждено…
– Меня сейчас вообще не волнует – летел я или не летел и почему не попал на рейс, – говорит Максим. – Команда – вторая семья для любого спортсмена. И у меня вдруг погибло 36 близких людей.
– Психологи говорят, что в таких ситуациях у человека часто возникает комплекс вины…
– Да не думаю я о себе! Я скорблю по ребятам. А винить… В этой аварии от меня ничего не зависело.
– У вас в «Локомотиве» было много друзей?
– Я же говорю – в последнее время мы стали называть себя семьей. Со многими ребятами я уже семь лет общаюсь. Да, были и самые близкие друзья – Юра Урычев и Данила Собченко. Мы же все с одного года…
– Почему Урычев решил лететь? Ведь у него пальцы были сломаны на руке. Да и дисквалификация еще с прошлого года на пять матчей. Играть он все равно бы не мог.
– Так уж водится в команде. Травмированные игроки тоже ездят, чтобы потренироваться вместе с составом. Не терять форму и чувство локтя.
– Слышал, что после катастрофы на вас обрушился шквал звонков. Звонили как раз друзья Урычева…
– Да. Никто точно не знал – был ли он в самолете. Но я-то был в этом уверен. Ведь мы разговаривали по телефону за два часа до вылета.
– Помните его последние слова?
– Да просто «пока-пока»… Я там просил его одну вещь забрать… Что уж теперь.
– Каким был ваш лучший друг?
– Таким, что мы всегда были вместе. И нам от этого было здорово. Юру воспитывала мама. Даже не представляю, как она будет жить без него. Она на отдыхе была, в Турции. В четверг прилетает. Я ей не звонил. Если честно – просто сил на это не нашел. У меня язык не поворачивается сказать, что Юрки уже нет.
– Что думаете о будущем?
– Я о нем сейчас вообще не думаю. Только о ребятах… До похорон меня ничего не интересует.
– Вы ведь были с ними почти до самого конца…
– Да. Накануне вылета мы вместе тренировались. Я готовился на вылет в Минск. И вдруг вечером звонок. Тренеры сказали, что я остаюсь со второй командой на один матч. А потом пообещали вернуть меня обратно в состав. Я должен был подъехать в Чехов на поединок с «Витязем». А в среду утром я виделся еще с персоналом – когда форму забирал. Все было как обычно. Настроение у ребят нормальное, сердце ни у кого не екнуло. Рутина.
– Тогда сильно огорчились, что в Минск с основным составом не полетел?
– Нет. Это же для молодого игрока обычное дело. Тем более знал, что в Чехов все равно поеду.
– А что вам родители сказали, когда все это случилось?
– Папа и мама бросились меня обнимать и долго отпустить не могли. Сейчас Петра Ильича (Воробьева. – Прим. ред.) благодарят…
– В больницу к Галимову ездили?
– Так не пускают к нему. Но я знаю, что ночь прошла и Саша жив. Обо всех новостях мне сразу сообщают.
– Уже осознали, что вы и Саша – сейчас единственные игроки «Локомотива»?
– Первый день я ходил как замороженный. Ни на что не реагировал. Сейчас… Пытаюсь привыкнуть, поверить… Пока не получается.