Сандис Озолиньш: "Не знаю, почему людям нравятся драки"

Озолиньш — человек космического обаяния. Не желая отвечать, преподносит свое «нет» так дружески, что не огорчаешься. Смеешься вместе с ним — непонятно чему. Просто хороший человек рядом — и на душе прекрасно.

Сандис придумал выражение «личная жизнь». Вставляет, когда разговаривать с репортерами нет желания. Вот пригласили его поработать в сборной Латвии на чемпионате мира генеральным менеджером, игралось латышам не очень — и Сандис устало бродил перед раздевалкой с чашкой кофе в руках. — Сегодня — только о хоккее. Остальное — личная жизнь.

Спрашивал тогда, отчего ж он решил завязать с хоккеем. Играть бы ему да играть.

— Это —личная жизнь, —начинал пытку Озолиньш.— А кто вам сказал, что я закончил?

У меня в голове не укладывалось: как человек может сегодня играть, завтра превращаться в генерального менеджера, а послезавтра снова брать клюшку в руки? Просто я забыл, кто передо мной. Это же Сандис — человек, не выносящий скуку.

— Я играть не закончил...

Ну и слава богу, подумал я тогда.

***

Мы сидели в «Аэростаре» — восторженный я и вымученный перелетом Озолиньш. Капитан Матча звезд лукав. Навязать правила такому парню невозможно — всякое интервью выстроит так, как пожелает.

— В Америке вы семь раз участвовали в Матче звезд?

— Около того. Не помню.

— Удивительно. Играй я в хоккей, мог бы забыть дату собственного рождения, —но такую цифру помнил бы.

— Ха! —усмехнулся Озолиньш. — А чему удивляетесь? Например, я не пересматриваю собственные старые матчи. В моем доме нет ни одного DVD с хоккеем.

Сандис смотрел на меня иронично: верю? не верю?

— Как интересно, — перехватил я тот же тон, кажется, даже заговорил с шершавым прибалтийским акцентом. —А если случайно по телевизору зацепили давний матч с собственным участием —досматривать не станете?

— Не стану. Один раз взгляну — махну рукой: «А...» И уйду подальше. Вы так удивляетесь, что мне смешно. Что, собственные интервью перечитываете, а? Признавайтесь!

— Уж года три как бросил. Заметки не вырезаю.

— Ну вот! —обрадовался Озолиньш интеллектуальной победе. Припереть корреспондента к стенке — хоть какое-то развлечение скучнейшим гостиничным вечером. — Что вам говорил? Я прежде мог хоккей смотреть 24 часа в сутки. Но это было раньше.

— Может, и медали ваши валяются под диваном в целлофановом пакете?

— Так и есть, где-то в шкафу. Точно не на виду.

— Никакого музея нет и не будет?

Сандис почти разозлился такой непонятливости:

— Я же говорю: у меня ни одного диска с собственной игрой. А вы спрашиваете про музей. Смешно.

— Какой день из собственной юности вспоминали в последний раз? —попытался вытащить что-то сентиментальное из Озолиньша. И удалось. Сердце его не камень.

— Интересно... Вы спросили — почему-то сразу вспомнил день, когда получил самый дорогой подарок. Велосипед «Орленок». Забрался на него, поехал, а как тормозить — не знаю. Врезался в стоявшую машину. Сейчас говорим — я вспоминаю тот день, наш двор, квартиру, в которой вырос... О, еще вспомнил один день.

— Какой?

— Это был первый мой год в Америке. Никак не мог забить, а тут даю интервью. Говорю: «Во всем виноваты клюшки. Сейчас придут новые — буду забивать...» Какой же я был смешной, наивный...

— Забавно как.

— Самое интересное — клюшки пришли, и недели через две забил-таки гол. Но я не представлял, что такое Америка. Все однажды становятся ветеранами, умничают и рассказывают истории. Как я сейчас. Ха.

— Думаете на каком языке?

— Сейчас с вами говорю на русском — и думаю по-русски. Как говорю, так и думаю.

— Лучший год в вашей жизни?

— Следующий!

— Раньше в вашей машине были диски с национальной латвийской музыкой.

— Сейчас — никаких дисков. Только радио. На какую станцию попаду — та и будет говорить всю дорогу.

Через холл прошел Алексей Яшин. Заметил Озолиньша, подошел. Деликатно, по-европейски обнялись. Похлопывая друг друга по могучим хоккейным плечам. Со мной Яшин попытался заново познакомиться —хоть знакомы давным-давно.

— Алексей.

— Юрий...— смутился я.

Озолиньш наблюдал за церемонией искоса. Чуть улыбаясь. Что ж это за корреспондент: живет в Москве, а с Яшиным не знаком?

— Знаком-знаком, — попытался вернуть доверие доброго Сандиса я. —Когда-то Яшин мне так вкусно рассказывал, как гулял ночью по Цюриху, Милану...

— Я могу рассказать, как гулял по ночному Лондону совсем недавно, — не пожелал уступать «капитану Россия» «капитан Латвия». — Перерыв был в начале ноября, дали три выходных. Я подумал: не дома же сидеть? Взял билет на самолет и махнул в Англию. Два дня гулял. Это было прекрасно.

— Говорите так, будто первый раз в Лондоне.

— Летал-то через него много-много раз, а в самом городе оказался впервые. Поразился: даже ночью кипит сумасшедшая жизнь. Мне нравятся такие города. Не уверен, что в Лондоне, Париже или Риме хотел бы жить — но приехать туда и получить... Блеск, что ли...

— Хорошо сказали.

— Ух — эмоции, ощущения! Мне нравится!

— На футбол сходили?

— Нет. Сходил в театр. Что-то вроде Бродвея, на сцене много музыки, пели. Понравилось, свежая такая постановка. Даже не поймешь — спектакль это, шоу или оперетта...

***

Про Матч звезд мы совсем позабыли. Озолиньш смотрел в темное окошко, за которым шумел Ленинградский проспект, вспоминал свой Лондон. Ая—свой. В лондонском аэропорту год-другой назад отравился, и предстояло пережить десять часов лета до Йоханнесбурга. Не показывая вида, что дурно —с самолета запросто могли ссадить. Тяжелее дня у меня не было. Это, конечно, не оперетта. Печалить Сандиса такими историями не стал, вернувшись мыслью к Матчу звезд.

— Вы не помните, сколько раз играли в Матче звезд. Сбились со счета?

— А для меня счет не важен.

— Вы почти повторили слова Александра Могильного. Тот рассказывал: с какого-то момента перестал получать удовольствие от приглашения на такие игры. Ездил без эмоций.

— Первый раз я отправился туда с восторгом. Радость переполняла. Кто сам не играл, тот не поймет, что это — чувствовать себя одним из лучших хоккеистов НХЛ. Казалось, ничего почетнее нет. Сюрпризы были на каждом шагу. В раздевалке смотришь налево — Бретт Халл. Направо — Пол Коффи. Чуть подальше Уэйн Гретцки. Все мои североамериканские кумиры. И рядышком я,22-летнийпарень.

— Кумиры, говорите? Какой плакат висел в вашей комнате?

— Вообще не было плакатов. Юность прошла в Советском Союзе — где я мог достать плакат с физиономией Гретцки? Думал, восторг от приглашения на Матч звезд будет со мной всегда. Но больше ни от одной игры такого потрясения не испытывал. Последние приезды вообще были спокойными — я все знал. Что происходит, почему, чего ждать...

— Вас не только на Матч звезд приглашали, еще выбирали в первую пятерку. Тоже спокойно отнеслись?

— Конечно.

— Это тогда вы держались поодаль от звездной тусовки, общаясь лишь с Андреем Назаровым?

— Это был для меня второй или третий Матч звезд, отлично его помню. Проходил в Сан-Хосе, где играл Андрей Назаров. А я на игру приехал один, без семьи. Дети были совсем маленькие, везти их на два дня в другой город мы не хотели. Тяжело. Вот и получилось, что Назаров был самым близким человеком. С кем же мне общаться?

— После того матча в Сан-Хосе вы сказали: «Мне не очень уютно в звездном окружении».

— Серьезно? Я такое говорил?! Какой интересный человек я тогда был. Сейчас я совсем другой. Честно, и не представляю, почему я такое мог сказать...

— На такие матчи принято приезжать с семьей?

— Конечно! Такой праздник, память на всю жизнь! Все устроено так, что мероприятие выглядит семейным. Рядом жены, дети, всем весело. Это же не состязание, а шоу. Хоть поначалу я очень старался, больше всех. Забил два гола, отдал пас, хоть и не понимал — зачем...

— Давайте пофантазируем, Сандис.

Озолиньша долго уговаривать не надо.

— Давайте! — мелькнула искорка в его глазах.

— Если бы Матч звезд организовывали вы —какой конкурс ввели бы обязательно?

— Ох, это надо думать...

— Так думайте же.

— Долго надо думать! — Сандис беспомощно оглядел игроков рижского «Динамо», рассевшихся в холле неподалеку. Словно кто-то мог вынуть плакат с подсказкой, спасая капитана.

— Вот что было бы интересно? Сейчас Матчи звезд у нас и в Америке очень похожи. Наверное, придумал бы какую-то эстафету. Зрители это любят. Чтобы и скорость была, и техника вождения шайбы... Очень хорошо принимают соревнования на меткость. Рэй Бурк меня просто поражал.

— Все время попадал?

— Действительно все время! Только он побеждал! Я вспомнил других победителей —вАмерике самый сильный бросок был у Здено Хары. В России — у Дениса Куляша.

— ...А вот Епанчинцев мне рассказывал, что самый сильный бросок —у Рябыкина.

— Это почему? — внезапно заинтересовался Озолиньш.

— Потому что Рябыкин одним броском переломал Епанчинцеву палец через ботинок.

— Ах, вот оно что, — усмехнулся Озолиньш. — Тогда понятно. Я тоже часто принимал шайбу на себя. И вот могу сказать: сильнее всех попадал Эл Макиннис. Когда шайба находит тебя, всегда больно. Вот смотрите, какой у меня мизинец. Весь изломан. Между прочим, это был не самый сильный бросок. Часто в голеностопы попадали.

— Тоже не подарок.

— Разумеется. Но больнее всего было, когда попали вот сюда... Не могу вспомнить русское слово...

— В ладонь?

— Точно. Прямо в ладошку. Я руку разжал — и сильным щелчком шайба прямо туда. А на этом месте никакой защиты!

— Ужас.

— Думал, пропала рука. Посмотрел — нет, еще висит. Так и стоял, рассматривал ее, ничего не мог понять. Доехал до лавки — стал рассматривать там. Вообще кисть не чувствовал, никакой боли. И вдруг ка-а-к началась! Вот это было интересно!

— Настолько интересно?

— Конечно. Я полотенце в рот засунул, кусал, чтоб не орать. Пару раз меня били так, что выключался. Терял сознание. Однажды Роб Блэйк меня встретил на синей линии —ну так поймал, что до сих пор обидно. Клюшка полетела в одну сторону, перчатка в другую — я не понял, где наша скамейка. Еле докатился.

— Хоть до своей?

— Да. Не перепутал. Сижу, осознаю. Подлетает доктор: «Где болит?» — «Везде!» — «Прислушайся, где именно?» —"Не знаю. Знаю только, что сейчас описаюсь«.

— Доктор не обрадовался?

— Успокоился: «А, тогда ничего. Все с тобой нормально». И пошел в сторону. Я кричу: «Подожди, мне в туалет надо!» Он обернулся: «Терпи, никуда тебе не надо. Просто попали сильно, сейчас отпустит». А я уверен был — сейчас под себя написаю.

— Недавно в Москве был турнир ветеранов — и добрейший человек Виталий Прохоров устроил серьезную драку.

— Да вы что?

— Точно вам говорю. На вашей памяти в Матче звезд дрались?

— Никогда. Хоть были индивиды — хотели что-то показать. Устраивали силовую борьбу или что-то вроде. Остальные на таких смотрели, усмехаясь... Я тоже гляжу, думаю: ну и зачем тебе это надо? Все приехали спокойно покататься, отыграть без травм, а тут два странных начинают гонки.

— Фамилии, пожалуйста.

— Эрик Линдрос! Все время мечтал стать MVP — даже в Матчах звезд бегал, как в обычной игре. Хоть никому это нужно не было, даже его партнерам по команде. В таком матче главное — не получить травму. Бессмысленно. Поэтому владельцы команд и настаивают: «Играть только в шлеме».

***

С Озолиньшем я был готов разговаривать до утра. На любую тему. Если тема Сандису скучна, он заведет старую песню:

— Это личная жизнь... А настроение у меня сегодня такое расслабленное — даже думать об этом не хочу. Мне дороги собственные ошибки, каждая чему-то научила...

Приходится прерывать — нравственная философия может затянуться надолго. Надо придумывать для отважного капитана тему ярче.

— Допустим, у вас нет выбора —можно провести вечер, только глядя хоккей прошлого. Какой матч выбрали бы?

Сандис размышлял недолго:

— Латвия против Белоруссии — квалификационный турнир, чтобы поехать в Турин. Мы проигрывали 1:4, времени до конца почти не оставалось. Забиваем, снимаем вратаря. Белорусы бросают в пустые ворота — мимо. А мы начинаем забивать! И выиграли!

— Чудо?

— Чудо. Латвия поехала на Олимпиаду.

— А на последнем чемпионате мира вы внезапно появились в роли генерального менеджера сборной. Главный вывод для самого себя?

— Интереснейшая работа. Классный опыт. И никаких выводов —я толком не успел разобраться, как делать, что... Кто ответственный, кто нет... Я даже не понял, создан ли для такой работы.

— Пригласят еще раз — согласитесь?

— Если пригласят — это будет чудо. Нас же, тренеров и меня, уволили. Всех, всех, всех. Не вижу смысла повторять.

— На льду смотритесь вы здорово. Ведь этот сезон — не последний?

— Не знаю. Этот сезон для меня пока непонятный. Играю не так, как хочу, — это заставляет задуматься. Сейчас я играю не ради денег — ради удовольствия.

— Играть в 39 лет — это счастье?

— Да! Мне нравится! Мама меня привела в хоккей шестилетним — с тех пор гоняюсь за этой шайбой. Моя фамилия есть на Кубке Стэнли. Радуюсь как мальчишка, злюсь, переживаю... И мне же еще за это платят. Кайф. Если бы вы подошли ко мне неделю назад, я бы прорычал: «Р-р-р, пора заканчивать...» А сегодня думаю: все не так плохо. Вот посмотрите — встречаемся с кем-то, долго не виделись. Пять минут стараемся о хоккее не вспоминать, расспрашиваем: «Как семья? Дети?» Потом словно срываемся — и начинается хоккей, только хоккей: «Как тренер? А то? А это?»

— Вы на некоторое время уходили из хоккея. Жизненное открытие, которое тогда сделали?

— О, было открытие. Я понял, что возить детей каждый день в школу — очень тяжелая работа. Прежде жене говорил: «Да что это за ерунда, отвезла, привезла...» Взял слова обратно. Выбросил белый флаг. Снял шляпу.

Сандис даже показал рукой, как снимает воображаемую шляпу. Весьма выразительно.

— Многие игроки, закончив, говорят: жизнь-то без хоккея, оказывается, интереснее. У вас такого не было?

— У меня был год спокойствия. И только.

— Тот же Могильный мне рассказывал — лишь недавно, на церемонии Triple Gold Club, его дети поняли: отец был неплохим хоккеистом.

— Мои дети поняли, что неплохо играю, когда обо мне начали расспрашивать сверстники. Одноклассники присылали фотографии под автограф.

— В чем 28-летний Озолиньш был сильнее нынешнего?

— Тот гораздо быстрее бежал. Физически был намного сильнее. Выносливее.

— Всем было гораздо интереснее увидеть вас в хоккейной майке, а не в пиджаке менеджера. Уговаривают вернуться в сборную игроком?

— Да. В этом году не так сильно, а до этого очень настаивали. Но я один раз сказал: за сборную сыграл последний матч. Очень уверенно и публично. Мои мысли и чувства не изменились.

— Хоть сил у вас полно. Недавно ввязались в драку. Причем соперником выбрали Свитова.

— Я не знал, что это Свитов. Просто гляжу — кто-то очень большой. В итоге он меня стукнул. Но ничего... Показалось, он толкнул нашего вратаря. После смотрел запись — оказывается, вратаря толкнул я сам. В игре не разберешь, все в секунду происходит. Я не люблю драться. Не мое.

— И смотреть не любите?

— Сейчас — нет. Не знаю, почему это людям нравится. Кулаком в лицо, со всей силы — это же сотрясение мозга или потерянное сознание. А многие смотрят повторы: «О, как он его вырубил...» Помню, после молодежного чемпионата мира меня привезли в Америку, играл в фарм-клубе. От этих драк глаза расширялись. Вот тогда было интересно. Однажды наш Джефф Оджерс бился с Бэнксом. Бух, бух... Завалил его, уселся сверху и сидит. Бэнксу внизу совсем плохо. И вдруг произошло такое, что у меня челюсть отпала. Джефф слез, дал подняться тому — и пошли на второй раунд!

— Вот так номер.

— Я понять не мог: зачем? Тот уже готов — хочешь, лупи его. Гаси до конца. Потом спросил его: «Джефф, зачем?» Он молчал-молчал — потом ответил: «Не знаю зачем. Знаю другое — больше так не буду делать никогда...»

— Интересные люди вас окружали.

— Это точно. Надо было видеть Пола Карию, например. День игры — каждый шаг по расписанию. Рутина: пришел, сделал это, потом — то. Никогда ничего не менялось. Мы посмеивались.

— Если бы сегодня приехали в Москву не под вечер, а с утра пораньше, куда бы отправились?

— Мы никогда не приезжаем утром. Один раз было, так отправились на Красную площадь. В Москве такие магазины —удовольствие просто пройтись вечерком, посмотреть на витрины... Было одно местечко, куда мы с ребятами хотели попасть, — мавзолей Ленина. Ха-ха.

— Что вы там забыли, Сандис? Вы же европеец...

— Так мы и не попали.

— Что помешало?

— Очередь. У нас не было столько времени. Не скажу, что мне очень уж хотелось. По-настоящему я туда рвался в детстве, когда приезжал в Москву. Но та очередь вообще не имела конца. Так и не попал. Но еще есть время.

— Советую торопиться, Владимира Ильича могут вынести. В московском метро бывали?

— Когда пройти стоило 5 копеек.

— Было же время. Сейчас-то не промчитесь, как в молодости, на мотоцикле, в косухе...

— Стоп. Что такое «косуха»? Что-то неприличное?

— Кожаная куртка.

— Ничего не мешает. Я гоняю. У меня в Риге два мотоцикла, «харли-дэвидсон» и «сузуки». Эх, не видели вы меня последним летом.

— Мотоцикл — живой?

— Ни от одного мотоцикла не было чувства, что он живой, — но мне так нравится гнать! Это неописуемо!

— Кто-то мне рассказывал: если не летел с мотоцикла — то и не считается, что ездил. Как у вас с этим?

— Летал, а как же. Все случилось моментально. Заднее колесо повело. Помню только: лечу на асфальт, бьюсь шлем«. Понял, зачем я мучился, каждый раз его надевал. И бух, бух, бух — полетел...

— Для полноты ощущений мотоцикл на вас сверху не приземлился?

— Мы пошли в разные стороны. Мотоцикл направо, я налево.

— Интересный у вас получился выходной.

— Самый интересный выходной был недавно. Возвращались с какого-то выезда — и добирались так долго... Это было невыносимо... Следующий день после матча у нас отдых — так мы лишь в 6 часов вечера добрались до Риги. Вот это выходной так выходной.

— Сергей Зубов говорил: всякий хоккеист в 35 лет просыпается от боли.

— Это правда. Есть такое.

— Что болело сегодня?

— Душа.

— Прошлогодний ваш тренер Юлиус Шуплер — человек, дружбу с которым хочется поддерживать. Общаетесь?

— Нет. Он тренер, я хоккеист. Мы играем друг против друга. Это на первом месте. У меня даже нет его московского телефона.

— Хоть это вы втравили его в потрясающий спор.

— Не-е-т! Он сам втравился! Мы сидели в раздевалке, говорили: вот бы хорошо пройти в плей-офф... Юлиус слушал. А я на него смотрю: «Спорим, что пройдем?» Он загорелся: «Давай!» А ребята были наготове, уж они-то момент не пропустят.

— Пришлось дядюшке Юлиусу гарцевать на белой лошади по Риге. Жаловался мне: «Сказали надеть обтягивающие штаны жокея, и я в них был словно голубой...»

— Да? По-моему, Юлиус был в нормальном костюме скакуна. Или как его — который на лошади? Разъездник?

— Вроде того. Смешно было?

— Шуплер смотрелся профессионально. Я смотрел издалека — казалось, он понимал, что делает. Жаль, игроки застали самый конец этой поездки на лошади. Мы уже выстроились на эстраде, где представляли команду.

— Вас и сегодня можно втравить в такой спор?

— Проще простого!

— С Шуплером вы общаться закончили. Но с давним-то товарищем Артуром Ирбе — все иначе?

— Тоже не общаемся. Он два года работал в «Вашингтоне», как-то потерялись. Даже не знаю, в Риге ли он сейчас.

— Кстати, Артура как-то попросили охарактеризовать вас одним словом. Ирбе думал недолго: «Естественность».

— Я самому себе характеристики давать не могу. Скажу только самые плохие слова. Неважный будет отзыв.

***

Не знаю, зачем я это спросил. Но вопрос едва не заставил Сандиса привстать от удивления.

— В Донецке Сергею Бубке при жизни поставили памятник, молодожены к нему цветы возлагают.

— Серьезно? Ничего себе!

— Вам в Риге еще не поставили?

— Куда мне? Вы сравниваете Бубку — со мной?

— Думаю, вы тысячи три зрителей приводите на трибуны.

— Дело не в трибунах —в достижениях. Я же помню, когда они через день с каким-то американцем или французом переписывали рекорды. Весь мир следил, и я тоже. Все прыгали сколько могли, а Бубка — сколько хотел. Такой же Тайгер Вудс в гольфе — ему тоже можно памятник ставить.

— Кстати, о гольфе. Самый интересный человек, с которым играли?

— Однажды встретились со стареньким дедушкой. Это было очень интересно. Я тогда только начинал играть — как же старался! Как же я хотел стать кем-то в гольфе!

— И что?

— Переживал, ругался. Этот старик подошел: «Что шумишь?» — «Да вот, не получилось». —"Это же игра — вот и играй! Ты заплатил деньги, чтоб получить удовольствие. Вместо этого пинаешь траву и плюешься«.

— У вас в Риге свои поля для гольфа. Как идет бизнес?

— Все нормально. Идет. В рижском «Динамо» очень любили гольф Дарзиньш, Масальскис, очень хорошо играет Крис Холт и наш старший тренер Пекка Раутакаллио.

***

Спросил однажды кого-то из питерских футболистов: что не нравится в собственном городе? Рассказ был подробный и занимательный. Начиная с сугробов, которые в Питере не принято убирать.

Вот и Сандиса спросил:

— Что не нравится в сегодняшней Риге?

— Ну почему, почему вы спрашиваете о плохом? — искренне огорчился он. — В Риге все прекрасно! Был День независимости — видели бы вы, как оформили город!

— Салют?

— Салют тоже был, но это ладно. Потрясающая иллюминация, весь город высвечивали Невероятно. Все в гирляндах — дома, мосты... Едешь по улице — замираешь от того, что появляется из-за угла.