Игорь Захаркин: "У нас никогда не было жесткого контроля за игроками в быту"

Бывший старший тренер «Салавата Юлаева» и сборной России Игорь Захаркин в разговоре с Алексеем Шевченко и Александром Лютиковым раскрыл детали ухода из ЦСКА весной2009-го,но так и не смог объяснить, почему его тандем с Вячеславом Быковым не работает уже второй год.

Возвращение Вячеслава Быкова и Игоря Захаркина в ЦСКА казалось делом решенным, но тут тренером утвердили Брагина. И с каждым днем все больше шансов на то, что тандем второй сезон подряд начнет безработным.

Вячеслав Быков живет в Швейцарии, потихоньку тренирует детские команды Фрибурга и дает понять, что в Россию работать вернется не так уж скоро: есть у него вроде как влиятельные противники.

Его помощник Игорь Захаркин живет то в Швеции, то в Испании. До чемпионата мира он не говорил с прессой полгода, никого не тренирует, ждет предложений и в целом, создается впечатление, настроен оптимистичнее Быкова. С Захаркиным-то мы и поговорили.

— Скоро будет 400 дней, как вы без работы. Чувствуете себя на обочине?

— Безусловно. В профессиональном смысле чувства не очень хорошие. Нет, разумеется, я нахожу занятия. Стараюсь писать — в данный момент работаю над книгой для детского тренера, очень тесно общаюсь с людьми в России, которые заняты созданием научно-методического центра, с ребятами во флорболе. Но того напряжения, которое я испытывал в последние годы, мне не хватает. Мой обычный распорядок дня: в начале девятого проснулся, пишу о том, что думается, порядка полутора-двух часов. Потом иду на улицу. Спокойная прогулка — те же полтора-два часа. Прихожу домой, отвечаю на почту, звонки.

— Кто звонит?

— Тренеры, иногда руководители некоторых клубов. Кому-то нужен совет, я помогаю.

— Для себя нашли ответ на вопрос, почему вы не работаете?

— Я не могу этого понять. Тренер должен быть готов к тому, что останется без работы. Такой момент: мы же не были уволены. И в Уфе, и в сборной с нами не продлили контракт. Тут ведь на самом деле важно понимать, почему ты остался без работы. В данном случае это сложно сделать, потому что у нас были неплохие результаты и на клубном уровне, и со сборной.

— Чувствуете вину за собой в чем-то?

— Наша деятельность чиста. Я же говорю — давайте проанализируем, что мы сделали. Мы взяли ЦСКА на десятом месте, при нас команда входила в шестерку лучших в лиге. В сборную мы пришли, когда она не входила в число призеров. При нас команда за пять лет взяла бронзу, серебро и два золота. В Уфе команда при нас брала бронзу и золото.

— Вас упрекали, скорее, в том, что вы говорите лишнего прессе.

— Мы не раз подчеркивали, что считаем довольно важной просветительскую работу. Поэтому необходимо объяснять, что происходит в команде, почему мы идем на те или иные ходы, — чтобы публика понимала логику наших действий. Я, возможно, был чрезмерно откровенен, чересчур открытым. Видимо, чаще нужно было молчать — я это уже сейчас понимаю.

— Очень многих задело то, как вы ушли из ЦСКА весной 2009-го. Как так вышло?

— Я понимаю эмоции болельщиков. Но и нас нужно было тогда понять. Было очень тяжело: мы видели, как реально повысить результат команды, как поднять команду в турнирной таблице, но не имели для этого ресурсов. Мы тогда говорили, что нам нужен еще один защитник высокого класса и центральный нападающий. В этом случае команда реально была бы способна бороться за призовые места. Поговорив с руководителями клуба, мы выяснили, что этого получить не сможем. И тогда было принято решение: «Чем топтаться на месте, лучше сконцентрироваться на работе со сборной командой».

— Но уйдя из ЦСКА ради сборной, вы оказались в «Салавате Юлаеве».

— В тот момент это было действительно наше решение: работать только со сборной. Но через какое-то время пришло осознание, что мы можем остаться вообще без работы, если плохо выступим со сборной и с нами там не продлят контракт. И здесь очень удачно пришло приглашение из Уфы.

— Основная претензия к вам была в том, что контракт из Уфы вы получили в момент работы с ЦСКА.

— Это неправда. Когда мы работали с ЦСКА, такого предложения не было. Это предложение нам поступило на турнире в Чехии, когда мы готовились к чемпионату мира, то есть уже после ухода из ЦСКА.

***

— Вы год не виделись с Быковым. Насколько у вас сейчас тесные отношения?

— Слава выдающийся человек по своим личностным качествам. Я не могу сказать, что мы сейчас очень плотно общаемся: не так часто, как хотелось бы, и только по телефону да по «скайпу». У Быкова сильный спортивный стержень: желание побеждать, идти вперед. Мне повезло, что я с ним работал. В профессиональном плане мы дополняли друг друга очень удачно. Он был игроком высочайшего класса — и, благодаря этому, на подсознательном, интуитивном уровне уникально воспринимает хоккей. При этом я повторю то, что уже говорил не раз: если бы мне сказали уйти, чтобы Слава продолжил работу со сборной России, я ушел бы в ту же минуту.

— Вы ругались с ним когда-нибудь?

— Мы могли сколько угодно дискутировать до повышения тонов и ругани, но всегда уважали друг друга.

— Каким должно быть приглашение из клуба, чтобы ваш тандем на него согласился?

— Тренеру всегда интересно решать творческие задачи. Когда команда укомплектована хорошо и есть экономический базис, с ней нужно просто выиграть под тем давлением, которое на команду будут оказывать. Но команда может быть составлена просто из хороших игроков с высокой мотивацией — и задача тренеров способствовать росту такой команды. Обе задачи интересны. То есть это необязательно должен быть богатый клуб с неограниченными возможностями. Строить команду и поднимать ее — это творчество. Главное, чтобы система работы в клубе была выстроена профессионально.

— Мы вот читаем интервью Быкова и видим там намеки на некие силы, некий заговор, из-за которых вы не получите работы в КХЛ. Действительно против вас существует заговор?

— Я не знаю. У меня лично есть непонимание ситуации: мы делали хорошую работу, в клубах есть вакансии, но наш тандем не получает приглашений.

— У вас лично была не очень хорошая пресса все-таки.

— Меня удивляют высказывания людей обо мне, если они либо не знают дела, либо не знают меня, либо не знают ни дела, ни меня. Что я высказывал свое мнение в прессе — повторю, я считал это важным. Я не могу смотреть игру как болельщик, радоваться голам. Я сразу начинаю различать причинно-следственные связи.

— Ваши результаты со сборной впечатляющи, но с таким набором игроков трудно не выигрывать чемпионаты мира.

— Вне зависимости от статуса игроков — всегда побеждают команды. Что бы там ни говорили про нашу деятельность: в Квебеке, в Берне у нас была команда. Да, в Канаде шикарно играли Набоков, Федоров, Семин. Да, в Швейцарии блестящий чемпионат провел Ковальчук. Но была и команда. По-моему, это было всем очевидно.

— Неудача на последнем для вас чемпионате мира в Словакии часто объясняется тем, что в вашей сборной не было дисциплины. У вас не было комендантского часа в сборной, в отличие от сборной Билялетдинова этой весной.

— Возможно, это наша недоработка. Я объясню, почему так поступали мы. Я не могу контролировать профессионального хоккеиста и заставлять его делать что-то только потому, что он в моей команде. Если хоккеиста, допустим, чем-то не устраивает еда, которую подают на общем столе, он может пойти и поесть там, где он найдет то, что ему нужно, то, к чему он привык. Это было и в Братиславе, но это было и в Квебеке. У нас никогда не было жесткого контроля за игроками в быту.

— И все же — вы согласны, что дисциплина подвела вашу сборную в Словакии?

— Я не знаю, что было вне рамок команды, в этом, может быть, есть моя ошибка. Я знаю это только с ваших слов, поэтому не буду говорить о бытовой дисциплине. Игровая дисциплина — подвела. Мы плохо начинали турнир. Немцам проиграли, со Словакией невыразительный матч. К плей-офф при этом мы подошли нормально. И провели свою лучшую игру чемпионата — против сборной Канады. И вот тут как раз я хотел бы привести один показательный пример. Понятно было, что матч против Канады отнимет много сил. Игра поздно закончилась. А матч против финнов был раньше обычного. И мы предложили такой вариант: те, кто играл мало, едут на лед, кто играл больше — могут заниматься на земле: растяжка, упражнения на восстановление. И нас очень порадовало, когда к нам подошли лидеры команды — Ковальчук, Морозов — и сказали: «Давайте мы все вместе поедем на стадион».

— У Билялетдинова бы никто так не подошел. Если бы он сказал, часть пошла бы на землю, часть на лед.

— Объясню нашу философию. Я считаю, что до момента принятия решения дискуссии в команде возможны. Почему игрок не может высказать нам свое мнение? Но когда решение принимается, оно становится законом и исполняется беспрекословно.

***

— Сменим тему. Вот вратарь Александр Еременко, считается, выиграл Кубок Гагарина назло вам. Он же был у вас третьим номером в «Салавате Юлаеве».

— У нас конфликта-то не было. Слава очень переживал за то, что Еременко не играет. С нашей стороны никакого зла не делалось.

— А почему он третьим-то был?

— Может быть, потому что Эрсберг приехал? Был момент, когда мы считали, что вратарская линия в «Салавате» не совсем сильна, — и это подтверждалось статистикой.

— Говорили с Еременко?

— Мы всегда были открыты для игроков и всегда много с ними общались. Причем на какие угодно темы. Мы никогда не закрывались — и любой вопрос можно было решить, потому что только живое общение тренер-игрок способно развивать коллектив. Если Саша обижается на меня, то зря, потому что я плохого про него никогда не говорил. Я не чувствовал, что у нас нет контакта с Еременко. Не чувствовал, что у него есть прямые обиды. Мы хотели, чтобы он играл. Был вариант, чтобы он в «Трактор» поехал.

— После победы в Кубке Гагарина вас не покачали на руках игроки «Салавата» — это сразу бросилось в глаза.

— Мне не бросилось.

— И в раздевалке, когда все праздновали, вы тоже были как-то все больше в сторонке от шампанского и Кубка.

— Знаете, когда мы выиграли чемпионат мира в Квебеке, я тоже не особо тусовался в раздевалке. Во-первых, я не любитель шампанского. Во-вторых, я никогда не считал празднование победы настолько важной частью дела.