Максим Балмочных: "Жизнью доволен, раз в ней был хоккей"

Некогда один из самых талантливых нападающих России делает специальное заявление, объясняет, почему его слишком жестко наказывали в России, и вспоминает самые кровавые моменты своей карьеры.

Надо понимать, кто такой Максим Балмочных. После молодежных чемпионатов мира 1998 и 1999 годов он считался восходящей звездой мирового хоккея. У него были золотые руки, огромная скорость, и если бы карьера сложилась удачно, то страна бы разделилась на два лагеря: одни были бы без ума от трюков Павла Дацюка, а другие стали бы поклонниками Балмочных. Но Максим в какой-то момент остановился. Сам говорит, что из-за характера.

— Какой совет дадите игрокам, которые здорово играют на молодежном уровне и готовятся переходить во взрослый хоккей?

— Работать. Все время надо посвятить хоккею, но самое главное — найти своего тренера.

— У вас был такой?

— Даже два: мой первый тренер и Геннадий Цыгуров. Отношение Геннадия Федоровича ко мне не менялось, даже если я совершал неправильные поступки. Он всегда прощал, возился со мной, давал очередной шанс.

— Вы сейчас взрослый человек. Уже можете объяснить, почему совершали такие ошибки, которые помешали вам раскрыться до конца?

— Главная ошибка — ранний отъезд в Северную Америку. Не надо было рваться туда так рано, стоило было еще поиграть в России. И ведь все указывало на то, что я поступаю неправильно.

— Например.

— Геннадий Цыгуров меня уговаривал. Потом, за день до отъезда, меня ограбили в Липецке, жестоко избили. Сейчас-то я понимаю, что это был знак, не стоит тебе ехать, но я к этому не прислушался. Америка не была моей страной.

— В бытовом смысле?

— И в этом тоже. Мне там жутко не хватало общения. Кроме того, приходилось играть в хоккей, который я ненавижу, когда надо тупо вбрасывать в зону, бить соперника и носиться по площадке. А это совсем не то, что я умею. Меня не этому учили. Сейчас я понимаю, что надо было поступить, как Дацюк. Он поехал туда уже сложившимся игроком, его в Северной Америке не стали менять, а меня хотели. Я был против.

— Тогда вас можно было понять — молодой, горячий... Но ведь и во взрослой карьере случались эпизоды, которые трудно объяснить. В Цинциннати, играя за фарм-клуб «Анахайма», вы ударили соперника клюшкой и получили дисквалификацию на восемь матчей. Зачем вы клюшкой били человека?

— Это было во второй игре сезона. Надо отметить, что в первой я забросил две шайбы. Так вот, на меня сразу стали обращать внимание. Во втором матче их боец начал выводить меня из себя на точке вбрасывания. Что сказать... Ему удалось.

— Все было настолько серьезно?

— Случилась драка. Он, конечно, меня избил, ведь профессиональный тафгай. А я в ответ что-то руками сделал, что-то клюшкой. Не люблю проигрывать. Но были и плюсы из-за этого случая.

— Какие?

— Больше ко мне никто не подъезжал никогда. Там уж как себя поставишь. Правда, если бы этот бой случился сейчас, я бы себя так не вел.

— Почему?

— Да никакой пользы из-за моей грубой игры не было. Кстати, по такому же пути прошел и Александр Пережогин. У него немного другая ситуация, он в игровом моменте действовал излишне жестко, но там такого не прощают.

— Еще был эпизод в 2006 году, когда вы нокаутировали игрока «Амура», да так, что вас лишили лицензии игрока.

— Я с Максимом Гусевым, из-за которого меня наказали, уже позже в Белоруссии встретился. Извинился за тот эпизод. Но там была не столь однозначная ситуация.

— Про высшую лигу тогда писали очень мало. Что случилось?

— Выезжаю на «пятак», меня толкает в спину защитник. Началась потасовка. Но тут ко мне сбоку приезжает другой хоккеист и бьет в лицо. Тут сами понимаете, шторки на глаза упали.

— Понимаю.

— Так вот я его догнал и ударил Гусева. Хотел его лицом к себе развернуть, но не получилось, и из-за этого удар получился жестким. Да и бил я в плечо, но промахнулся и попал в голову.

— А потом что было?

— Понимаете, я очень плохо помню, но не из-за давности лет, просто ситуация была уже такой, что находился в стрессовом состоянии. Помню, что со мной хотели на скамейке запасных разобраться, но меня увели в раздевалку.

— В России были случаи, когда на игру милицию вызывали.

— Кажется, нечто подобное было, но никаких последствий не случилось. Меня просто дисквалифицировали.

— При этом наказание было жестоким. У вас отобрали лицензию. Редко такое случается.

— Сначала мне дали 15 матчей, а уже потом отобрали лицензию на девять месяцев.

— Фактически оставили без работы.

— Но я сам виноват, что тут говорить. Да, это было несправедливо, но доказывать правоту с помощью кулаков неправильно.

— Вот еще удивительные моменты в вашей карьере. Вы получали какие-то оглушительные наказания. Перед молодежным чемпионатом мира 1999 года был специальный приказ: никогда не приглашать вас в сборную. Затем отобранная лицензия.

— Это все из-за того, что я в Америку уехал. И не просто уехал, а со скандалом. У меня был действующий контракт с «Ладой», который в США не признали и разрешили мне играть в «Анахайме». Думаю, что тут мне этого не простили. Правда, Цыгуров в 1999 году не послушался и взял меня в сборную.

— Если говорить о случае в Хабаровске, то непонятно, что вы вообще в 2006 году делали в Липецке. Человек, который поиграл в Америке, возвращается в Россию и может найти себе клуб в суперлиге.

— Я ничего не искал. Вернулся же еще в 2005 году, но остался дома и играл за «Липецк» в высшей лиге. У меня в то время ребенок появился, надо было помогать жене, так что уезжать никуда и не хотел.

— Ваши попытки во взрослом хоккее закрепиться в топ-клубах тоже не увенчались успехом. Вы недолго были в Новокузнецке.

— Играл, когда там работал Сергей Николаев. Но затем дела у клуба пошли плохо, тренера убрали, пришел Борис Михайлов. Я тогда играть не мог, получил травму, но мне даже восстановиться не дали, сказали, что я не нужен.

— Прочитал удивительное: хоккейный клуб «Липецк» расторгает с вами контракт потому, что команда теперь в ВХЛ, а там нужны игроки более высокого уровня.

— Настоящее унижение. Я это прочитал на сайте и был возмущен. Получается команда укрепляется такими мастерами, что мне даже место в четвертом звене не найдется? Мне кажется, что в клубе просто испугались.

— Чего?

— Не секрет, что я пользуюсь авторитетом среди игроков и никогда не промолчу, если творится несправедливость, а это мне, кстати, и карьере вредило. Думаю, в клубе я просто был неудобен. При этом я переживаю за липецкий хоккей. Сейчас губернатор области хочет поднять команду, строится хорошая арена. И я надеюсь, что у него все получится, но, как часто бывает в такой ситуации, в окружении собираются разные люди.

— На тренировках «Адмирала» встретил вашего партнера по молодежной сборной 1999 года. Андрея Никитенко не пугают расстояния, хочет играть.

— Нет, я заканчиваю.

— Вот это новость!

— Да, займусь бизнесом. Может быть, найду работу в детской школе. Не главным тренером, помощником. Для меня важно помочь липецкому хоккею, пусть не игрой. Я чувствую, что должен.

— Вы упомянули, что страдали из-за своих слов. Если бы время повернулось вспять, то когда бы промолчали?

— В сущности, мне больше всего повредили слова после чемпионата мира 1999 года, когда я сказал, что мы били канадцев, бьем и будем бить. Но их бы я и сейчас произнес. Та фраза погубила мою карьеру в Северной Америке. Тренер канадцев Майкл Бэбкок возглавил «Анахайм» и сделал все, чтобы я никогда не поднялся. Более того, специально портил мою карьеру. Как считаете, должен ли я был промолчать тогда?

— Нет, слова прекрасные.

— И я так думаю. Возможно, форма была некорректная, но смысл правильный. Ни о чем я не жалею.

— Вы уходите. В сущности, ничего не выиграв на взрослом уровне.

— А я свой карьерой доволен. Странно звучит, да? Но это правда. Я выходил на лед ради игры, получал удовольствие от того, что делаю. Пусть не было в жизни больших побед, но был хоккей.